Предлагаем вашему вниманию взятое у него для нашего издания 12 лет назад интервью, звучащее на удивление современно.

– Самая нашумевшая Ваша книга – «Бандитский Петербург» постоянно дописывается и разрослась уже до трехтомника. Есть ли надежда, что когда-нибудь ее нечем будет дополнять и что, как мечтали когда-то герои «Эры милосердия», с преступностью наконец-то будет покончено?

– Преступность – это производное от агрессии, а агрессия – составная часть человеческой природы, и ее следует вгонять в определенные рамки, минимизировать, но полностью уничтожить невозможно. Тем более что в определенных случаях агрессия тоже является двигателем прогресса. Хотя к преступности это, конечно же, не относится.

В плане же практическом «Бандитский Петербург» всего лишь отражает реальность, которую надо знать и от которой нельзя отворачиваться. А все обвинения о том, что такая книга негативно влияет на имидж нашего города, отпугивает инвесторов и прочее – полная ерунда.

Несколько лет назад я с моим другом шведским журналистом Малькольмом Гамильтоном читал у него на родине курс лекций о российской организованной преступности. Так вот, тамошние бизнесмены говорили мне примерно следующее: «Знаете, мы люди не пугливые, мы работали и в Африке, и в Латинской Америке, и в Юго-Восточной Азии с ее триадами. То, что вы рассказываете, нас не особенно пугает, поскольку «предупрежден – значит, вооружен». А нам очень важно иметь объективную реальную картину происходящего в России и Петербурге, чтобы оценить все возможные риски и выгоды».

Хотя я, конечно, не отрицаю, что помимо чисто прикладного значения «Бандитский Петербург» это еще и попытка написать своего рода историю нашей организованной преступности с анализом причин ее возникновения и дальнейших трансформаций. Все-таки преступность – это болезнь, а успех лечения зависит в первую очередь от точности диагностирования.

– Подобные исследования имеют свои традиции?

– В XIXвеке был такой журналист Владимир Осипович Михневич, который написал в том числе и книгу «Язвы Петербурга», представлявшую своего рода обзор криминального мира тогдашней имперской столицы.

Была у него, кстати, еще одна любопытная книга – «История карточной игры на Руси», после знакомства с которой вы легко придете к выводу, что все современные проблемы с казино и игроманией мало чем отличаются от проблем полуторавековой давности.

– Согласны ли вы, что после выхода «Бандитского Петербурга» и одноименного сериала у большинства россиян возникло ощущение, будто именно наш город является криминальной столицей страны?

Вообще-то, слова «Петербург – криминальная столица России» произнес с экранов телевизоров журналист Павел Лобков, когда в… году вел репортаж с места убийства Галины Старовойтовой. «Слоган» этот был подхвачен всеми центральными СМИ, что не имело отношения ни к книге, ни к фильму, а исключительно к борьбе, которую Кремль вел тогда против губернатора Владимира Яковлева.

Яковлев, кстати, сильно помог и мне, и режиссеру «Бандитского Петербурга» Владимиру Бортко, разрешив бесплатно вести съемки на государственных объектах. Помог, хотя, по его собственному признанию, понимал, что фильм будет использован против него, как своего рода обвинение. Хотя вины Яковлева в разгуле криминала, конечно, не было, хотя бы по причине того, что пик вооруженного бандитизма пришелся на 1993–1994 годы. А во главе города стоял тогда совершенно другой человек – Анатолий Собчак.

Могу напомнить, что проведенные по его инициативе Игры доброй воли иногда называли «Играми доброго Толи». Многие темные структуры получали тогда права безакцизного ввоза спиртного, сигарет, компьютеров, что, с одной стороны, давало возможность делать быстрые деньги, а с другой – провоцировало конфликты между бандитскими группировками. Дошло до того, что американское консульство не рекомендовало своим туристам приезжать в Санкт-Петербург, объявив город «зоной криминального бедствия».

– Вы в те времена как раз начали заниматься журналистскими расследованиями, ездили на встречи с бандитами. Не было страшно?

– В сущности, это было не так опасно, как может показаться. Мы с Малькольмом готовили для шведского телевидения документальный фильм о питерском криминале, и многие авторитеты вполне спокойно воспринимали, что их будут показывать не по российскому, а именно по иностранному телевидению (хотя многие из них впоследствии об этом и пожалели).

При организации съемок все строилось на личных контактах. Никто ведь из наших, скажем так, «героев» бандитом не родился. В прошлой жизни они были кто спортсменом, кто студентом, кто офицером или инженером. Я в свое время был чемпионом университета по дзюдо, очень недолго даже входил в сборную города и лично знал многих спортсменов, ставших бандитами и помогавших мне либо напрямую, либо через посредников организовывать нужные встречи.

А при личной встрече многое зависело от спокойствия и умения правильно вести себя. Бандиты ведь очень тонко чувствуют страх собеседника и распаляются от него. Но с другой стороны, они тоже люди, причем вполне социализированные – с детьми, женами, любовницами. Среди них были те, кто тяготился своей ролью, и те, кто играли ее с удовольствием, но мало было совершенных отморозков, готовых спровоцировать конфликт на абсолютно пустом месте. А если такие отморозки и встречались, то долго они не жили.

– Почему в бандиты так охотно шла молодежь?

– Шли за красивой жизнью, за легкими деньгами. Ну и потом, в молодости всегда гормон играет, хочется риска, сильных ощущений. Случалось, что одни и те же люди успевали повоевать в Чечне, послужить в милиции и побывать в бандитах.

Я знаю одного «красавца», который в лихие 1990-е состоял в группировке, участвовал в разборках, носился с битой. А потом, когда ситуация выровнялась и таким вот «бойцам» начали объяснять, что вы больше не нужны – либо идите учиться, либо ступайте на все четыре стороны, он, в отличие от многих других, не маргинализировался, закончил юридический факультет университета и сейчас работает прокурором.

– Переходя от «бандитского» к «коррумпированному» Петербургу, скажите: в какой период нашей истории язва коррупции особенно сильно поражала городскую администрацию?

– Первый петербургский генерал-губернатор Александр Данилович Меншиков – это, конечно, во многих отношениях вершина, так и непревзойденная. Хотя здесь надо учитывать, что ему пришлось действовать в период, когда писаных законов либо не было, либо они ничего не значили и решающее слово принадлежало абсолютному монарху, с которым, как мы знаем, у светлейшего сложились весьма хорошие отношения.

Так что ситуация Меншикову благоприятствовала. Но при этом он и сам проявлял чудеса изобретательности. Например, именно Александр Данилович первым из представителей нашей элиты додумался хранить деньги в западных банках, откуда, уже после его опалы, правительству пришлось их очень долго выцарапывать. С другой стороны, Меншиков не только чудовищно крал, но и блестяще «разумел дело», понастроив множество мануфактур, разного рода предприятий и даже целые города – Петербург ведь тоже появился в значительной степени благодаря его усилиям. Если бы коррупционеры последующих времен «разумели дело» так же хорошо, как и светлейший, наверное, им бы многое простилось.

О коррупции в советские времена судить достаточно трудно, поскольку тогда все было покрыто завесой секретности. А говоря о перестроечном периоде, наверное, снова имеет смысл вернуться к фигуре Собчака. Анатолию Александровичу тоже пришлось действовать в условиях отсутствия четкой правовой базы, поскольку старая фактически уже не работала, а новая еще не сформировалась. И к тому же был серьезно ослаблен контроль со стороны центральной власти.

В результате именно при Собчаке коррупция расцвела пышным цветом. Я не говорю, что он сам извлекал сколь-нибудь значительную материальную выгоду из такой ситуации; в гораздо большей степени ею пользовались люди из его окружения. Сам же он был романтиком, человеком порыва, но весьма слабым администратором, не очень умеющим продумывать даже ближайшие последствия своих действий и подписываемых документов.

О его уровне знания жизни говорит такой факт. Как-то на совещании по организованной преступности, проходившем в Большом доме, он спросил у докладчиков: «Ну, хорошо, если вы знаете всех этих бандитов, то почему их не арестуете?» Ему начали говорить о слабости доказательной базы, о прорехах в законодательстве, и тогда он предложил отключить нашим мафиози свет, газ, воду – пусть, мол, утонут в своих собственных испражнениях.

– Когда, по вашему мнению, разгул коррупции объяснялся набором определенных исторических условий, а когда – внутренними пороками правящей элиты?

– Вопрос сложный. Прежде всего я бы обозначил, что «элиты» именно как власти лучших людей у нас, собственно, никогда не было. Была «элита» по факту, состоящая из носителей высоких должностей или лиц, выполнявших определенные социальные функции. Но это не значит, что исполнители соответствующих ролей подбирались идеальным образом. Далее: сравнивая элиту советского времени и современную, я бы сказал, что элита советского времени была более дисциплинированна, четче осознавала свою ответственность за состояние дел в обществе и лучше выполняла свои функции. Она действительно пыталась давать нечто вроде нравственного примера. А если вместо такого примера народу демонстрируются роскошь, вседозволенность и наплевательское отношение к морали, то у представителей нижних слоев неизбежно возникнет вопрос: «Почему вам можно, а нам нельзя?» И общество полетит в пропасть.

У нас с элитой ситуация не слишком хорошая, поскольку в здоровой стране и в здоровом обществе генералом становится самый лучший офицер, главным редактором – самый лучший журналист, директором предприятия – самый эффективный управленец. Оглянитесь вокруг и задайтесь вопросом – так ли обстоят дела у нас? Конечно, и в советские времена многое зависело от личных связей, или, как принято говорить, «волосатый лапы», но социальный лифт существовал, и он реально работал.

Я думаю, что нынешние руководители государства должны почаще посылать тем, кто выполняет сегодня функции элиты, сигнал: если у вас есть власть и деньги, это не повод чтобы вести себя наплевательски по отношению к общественному мнению. Надо почаще задавать вопросы: в каких социальных программах ты участвуешь? Как ты помог культуре?

Я ведь упомянул здесь про культуру не случайно. Очень много проблем идет от того, что лица, занимающие высокое положение, мало читают. Я имею в виду, конечно, не документы, а историческую, художественную научно-популярную литературу, которая развивает мозг, расширяет кругозор и помогает придерживаться правильных нравственных ориентиров, даже не потому, что они правильные, а потому, что только с их помощью ты сможешь состояться как личность.

– И все равно одними нотациями и чтением книг оздоровления не добьешься. Каким путем идти? Увольнять полностью весь состав той или иной государственной структуры, а новобранцев изначально держать под таким контролем, чтобы они и думать ни о чем греховном не смели?

– Если вы имеете в виду реформу полиции, то сам по себе соответствующий закон ничего не изменит: важно, как он будет реализовываться. И потом, нужно правильно расставлять приоритеты. Помимо милиции – полиции у нас есть другая, пускай и менее многочисленная, но не менее важная сфера – это суд. Вдумайтесь, ведь судья по определению должен являться образцом кристальной честности и безусловным нравственным авторитетом! У нас же с этим, как вы сами понимаете, далеко не все обстоит благополучно.

В целом же я не сторонник кампаний по чисткам того или иного института федеральной власти. Я бы начал с регионов.

– Где же взять честных, неподкупных и эффективных управленцев?

– Искать. Я верю, что в России таких людей достаточно. Есть, в конце концов, президентский «кадровый резерв», есть специальные методы отбора руководящих кадров. И эти новые кадры надо засылать в регионы в больших количествах – чтобы местная коррумпированная элита не съела их поодиночке.

Здесь нельзя питать иллюзий. Борьба с коррупцией – это долгий, мучительный процесс, который растянется на долгие годы. И ни в коем случае нельзя прерывать курса лечения.

– И еще, те, кто занимается лечением, должны быть профессионалами…

– Профессионализм, конечно, нужен, но сейчас гораздо большее значение имеет некая изначальная чистота помыслов, готовность послужить Отечеству.

– А что для вас значит слово «патриотизм»?

– Я очень хорошо отношусь к слову «патриотизм» и очень плохо – к спекулятивному его использованию. Для меня патриотизм – это любовь и гордость за Родину, но только гордость осмысленная. И если я действительно хочу гордиться своей страной, то вдвойне должен видеть ее недостатки и осознанно с ними бороться. Патриотизм хорош с мозгами и совестью.

– Вы верите, что Россия движется в правильном направлении и все у нашей страны будет хорошо?

– Это не вопрос веры. Верить надо в Бога, а то, о чем вы спросили, – это вопрос надежды и расчета. Я надеюсь на то, что мы действительно движемся в правильном направлении, но движемся очень медленно и неуклюже.

Главная проблема сейчас заключается в том, чтобы каждый честно работал на своем месте, радея о деле, а не о собственных или своей семьи интересах. Наша история полна примерами не просто честного, но самоотверженного служения. Был ведь герой 1812 года генерал Раевский, который вывел своих сыновей на самую линию огня и вместе с ними возглавил атаку. И мы знаем генерала Пуликовского, у которого сын погиб в Чечне, хотя наверняка имел возможность сделать карьеру, не рискуя своей жизнью. Таких примеров сегодня тоже достаточно.

В конце концов, пока тлеет хоть одна искра, костер всегда может разгореться заново. Сегодня же мы видим даже не искры, а небольшие языки пламени. И только от нас зависит, чтобы они стали ярче.

Андрей Константинов, журналист. Санкт-Петербург